тусклые, прохладные, тленные запахи. это моя собственная кожа. прикасаясь к ней, я прикасаюсь не к себе - к своей руке, своей ладони; не к себе.
утром достается единственный из сорока двух билет, которого я не знаю; и очень тяжело бьется сердце.
в кафе жан-жак нас настигают мгновения красоты, перед которыми мы оказываемся странно беспомощными. совиный взгляд круглолицего француза. звук, с каким шоколадный мусс падает с десертной ложечки на бумажную скатерть. пляшущая на синей стене тень женщины в кудряшках, подносящей ко рту спагетти. официант, кинувшийся к столику, когда в его интонации, позе, в какой он замер, в протянутой руке был виден заигравшийся мальчик с неважнецкими коленками и палкой, который выскакивает на соседей из-за двери подъезда с криком "кошелек или жизнь".
кафе жан-жак хорошо тем, что придя один, ты всегда можешь сесть напротив зеркала. если не приятный собседеник, то по крайней мере внимательный слушатель.
конец мая: отряхнув крошки с платьев, мы лежим под кленом, на холме, и играем в бунина, веру николавну и галину кузнецову. но маша (маша, ты будешь галя) спит и мы травинками щекочем ее пятки, сбрасывая темных муравьев. и тогда, оставшись вдвоем, просто играем в грасс, в поездку в канн на автобусе и в праздное, совсем нехудожническое сидение у моря; гул прибрежных улиц, теплые, умноженные жарой, рассеянные, отдаляющиеся звуки - ян весь в белом. и, потянувшись за полотенцем, видит на песке тень чайки.