Кажется, это и впрямь был вторник:
мне достался журнал и почетная обязанность вести хронику семинара, а потому я была крайне занята розыском подсказок (а что вообще с этим делать?) и прилично себя ведущих ручек, а также проникалась важностью задания; люди все заходили и заходили, к нам пришли гости с двух других заочных семинаров, скромненько устроились позади и молчат; и кто только вздернул мою голову, как раз, чтоб увидеть... робко застывшую в дверях, готовую почти уйти, убежать, маленькую и угловатую, с проницательным и насупленным лицом, - черт, кто это?
Бледные джинсы, черная водолазка, нервные руки и надменно вздернутый нос, - вы зайдете, посидите с нами?
Она проходит куда-то назад, а я сижу на первой парте, я всегда там сижу, чтоб не видеть никого и чтоб меня не видел никто, и заходит Мастер, и моя рука вскоре немеет от быстрых строчек, и не до нее становится, но ближе к концу он сам приглашает ее включится в обсуждение, я не выдерживаю...
Леди, отвернитесь и замолчите, или я влюблюсь в вас сейчас же... уже ведь... вы слышите?
Ныряю в журнал, записать скорее, записать ее, черт - что это за неприличности в официальном документе? быстренько зачеркиваю, записываю все нужное в свою собственную тетрадь, ее слова - в журнал, и все движется дальше в вихре этой скорописи, и я прячу лицо в шуршавых страницах,
не оглядываться, не оглядываться, не оглядываться
увидеть того, о ком пишешь, того, о ком слишком много уже написано, того, с кем говорили ночами, надеясь: может, услышит, может, узнает?
Так что же делать?
А потом был дождь и все бумаги намокли, все буквы смыло на асфальт, и это ее лицо исчезло из памяти, я потеряла ее во время разговора с Мастером, и в лужах остались следы, и ее тонкие губы могли бы сжиматься все в той же насмешливой, чуть вопросительной кривоватой улыбке, которую я подсмотрела, нечаянно, неправильно обернувшись и вновь опустив голову, боясь своего откровенного взгляда и предательски подвижного лица.
Вторник. Второй семинар.
куритьосеньбезвыдохов