Была полуслепой старухой, с иссушенным временем прекрасным лицом, настолько непроизносимом, что до сих пор не выветривается из головы, с клочьями белых волос из-под берета и суровыми губами, не дрогнувшими, когда рука поднялась махнуть; она дождалась, пока поезд уехал, отвернулась и пошла, глядя вниз, и шаги были до того робки, до того легки, что взять бы за руку, пусть и испепелит своими глазами - выцветшими, как старые фотографии, которые только и остались у нее: поезд - уехал.