такое ощущение о человеке:
я его окликнула, он спиной вздрогнул, обернулся так слегка, а я его - не узнала. почти уже извинилась, что перепутала, а потом поняла - он все-таки. смотрит удивленными глазами.
все-таки он.
здравствуйте.
***
во сне у меня был брат. он поймал ужа и с размаху швырнул его о стену так, что одна половина осталась у него в руках. я пинками гоняла его по двору, потом вышвырнула на улицу и заперла ворота, а сама бросилась искать другую половину. эта половина, с головой, медленно ползала по комнате и очень меня боялась; а потом мы лежали рядом, я гладила ужа по голове, а он медленно регенерировался. брат ныл где-то под окнами и грозился, что уйдет в лес.
проснувшись, я ощупывала простыни в поисках ужа, мне казалось, что он обязательно должен быть целым.
брат вернулся из леса взрослым и увел меня жить в какой-то темный угол.
у него вечно тупые ножи, поэтому он ругается и рвет бумагу руками. бумага, конечно, получается некрасивой, для письма не годится, летит в мусорную корзину и он говорит мне:
- найди мне нож.
я ровно отрываю ему листочек из своей последней тетрадки. в школе, думаю, можно писать и на парте, ничего страшного. брат скрипит зубами.
- нож, я сказал! на кой мне твоя бумага?!
я покорно плетусь по ступенькам, а когда прохожу мимо нашего окна, он хватает меня за ногу и дергает штанину:
- эй, как пишется слово "каравелла"?
- как "корова", только с "л", - отвечаю я.
мы там уже все магазины в округе обворовали, ножей больше нигде нет. а если и есть, то им в меня кинут сразу же, как только зайду. нужно, значит, идти дальше, каждый день я все дальше и дальше ухожу, на меня домохозяйки смотрят и качают головой. это только, когда ухожу. а когда возвращаюсь и несу нож, то они отводят подальше своих детей. безродительные дети стоят на моей дороге, как большие цветные грибы. я показываю им язык.
- давай скорее, - говорит брат, хватает нож и убегает из дома, размахивая своим письмом.
"я пастрою каровелу, пущу по улицам воду, и, приплыву к твоему окну " - пишет в письме мой брат.
закрываю за ним дверь, вешаю на гвоздик оброненные очки без стекол и начинаю резать хлеб нам на ужин каким-то тупым ножом. не надо было отпускать его в лес. вернувшегося мужчину я все равно не узнаю.
**
другой сон:
спектакль в огромном, длинном, низкосводчатом каменном зале. продолжение "Стакана воды"; королева и Абигайль.
он был длинный, последовательный, с антрактом и я, конечно, почти все забыла; но там Королева пыталась присвоить себе Мэшема в отсутствии Абигайль, и зрители были придворными, невозмутимо наблюдающими, как ее охватывает беспокойство, как она делается еще более жалкой; в самом конце уезжавшая Абигайль вламывается в дворцовый зал с чемоданами, чтобы встретиться с Мэшемом, которого только что отослала к себе в комнаты Королева. Абигайль враждебно смотрит на нее, забывая на кого хочет кричать, и низкие своды делаются еще ниже; вся ее неуклюжесть исчезает, руки удлиняются, лицо вытягивается и она резко выкрикивает: - Где он?
Королева отшатывается и взмахивает голыми руками, беспомощно оглядываясь.
- Ну, что... - жалобно говорит она. - Я... я уже не помню, что у нас тут по сценарию... и вправду, где он? Где он? Нет, не помню. А где была ты? Ты... Почему, почему ты не писала - мне? Письма - все мне... Ты забыла меня? Ты больше не любишь меня?... почему-у?
*
Королева во сне и на сцене похожа на Астри-Люс, мадемуазель де Морфонтен из "Каббалы" Торнтона Уайлдера, владелицу виллы Горация и женщину с верой школьницы, никогда не страдавшую и поэтому несчастную. Прочтя "Каббалу" два раза, я все время пытаюсь остановиться на середине пятой части, не дочитываться до встречи с духом Вергилия, который разом сбрасывает все предшествующее ему куда-то под ноги. Но удивительный писатель. С каждым из его героев хочется просто поговорить.
***
когда после спектаклей возвращаюсь домой, всегда говорю, как пьяная. один из фонарей при моем приближении гаснет, и загорается вновь через шесть или восемь шагов.