/in aqua scribere/
и мы были на расстоянии шепота, и под моей рукой билось его сердце - где-то там, под дрожащей, испачканной, пахнущей молочной теплотой и табаком рукою - без остановки - так прекрасно - так тяжело и угрюмо - билось - его - сердце.
это случилось - ты помнишь? - сто три страницы назад.
за моей спиною осталась тоскана - плавные холмы и продолговатые оливковые листья, вытягивать ноги в гущу пахучих и острых трав, часами сидеть в церкви сан-лоренцо и у запертого книжного магазина с хозяином-с-голосом-мефистофеля
и до звонка вечность, и облака как свалянный войлок, пальцы в чернильных пятнах и глубокая царапина на кисти сырого мясного цвета; даже когда закрываешь глаза, она смутно алеет среди сумрачных теней и вздохов угасшего дня, притягивая к себе - влажные соки застывают по краям, притягательность разошедшихся покровов, не смотри, не смотри, не смотри.
и бархатистые, бледные, белесые, будто охваченные плесенью, листья цинерарии, прижимающиеся к губам.
ей в тот вечер не читалось. трава на бульваре была до сих пор зелена.
вдруг трепет и бабочки, вальс в крови, сердце бьется на три доли, неровно верно, вот здесь, ты чувствуешь - не делай ничего.
и, надев маску, теряет себя, лишившись золотистой ароматной утомленности, и плеск узорной лагуны под бой часов, и кто-то терзает ее бедра; рута и базилик, молчи иногда молчи, ожидая золотых карнавалов после полуночи и утренней дымки стыда сквозь ресницы, и крохотных площадей, где так гулок плач и так тревожен сон, жди тайно, в улыбке спрятав усталость; но в вихре прикосновений бледнеет брезгливая, напудренная, уязвимая красота;
и все же молчи - ты дождешься
это случилось - ты помнишь? - сто три страницы назад.
за моей спиною осталась тоскана - плавные холмы и продолговатые оливковые листья, вытягивать ноги в гущу пахучих и острых трав, часами сидеть в церкви сан-лоренцо и у запертого книжного магазина с хозяином-с-голосом-мефистофеля
и до звонка вечность, и облака как свалянный войлок, пальцы в чернильных пятнах и глубокая царапина на кисти сырого мясного цвета; даже когда закрываешь глаза, она смутно алеет среди сумрачных теней и вздохов угасшего дня, притягивая к себе - влажные соки застывают по краям, притягательность разошедшихся покровов, не смотри, не смотри, не смотри.
и бархатистые, бледные, белесые, будто охваченные плесенью, листья цинерарии, прижимающиеся к губам.
ей в тот вечер не читалось. трава на бульваре была до сих пор зелена.
вдруг трепет и бабочки, вальс в крови, сердце бьется на три доли, неровно верно, вот здесь, ты чувствуешь - не делай ничего.
и, надев маску, теряет себя, лишившись золотистой ароматной утомленности, и плеск узорной лагуны под бой часов, и кто-то терзает ее бедра; рута и базилик, молчи иногда молчи, ожидая золотых карнавалов после полуночи и утренней дымки стыда сквозь ресницы, и крохотных площадей, где так гулок плач и так тревожен сон, жди тайно, в улыбке спрятав усталость; но в вихре прикосновений бледнеет брезгливая, напудренная, уязвимая красота;
и все же молчи - ты дождешься
Италия - это волосатые шкуры еще не весенних холмов Умбрии, это ленты дорог, кружащих голову, укачивающих в колыбели средневековья и теплого вина черных глаз, глаз 19-летнего подростка, они цвета винсанто, жареных каштанов и экспортного гинесс, они цвета распаханной почвы, просыпающейся кожи деревьев, цвета сумерек, моего настроения, цвета дремлющего вулкана на закате марта, голоса, пробующего ноты странной песни, сочиненной по ту сторону времени и стены францисканского монастыря.
Италия звучит по нотам раннего, в полпятого, утра, где рассвет - зеркало нашего вчерашнего затмения, “красивое воспоминание”, которое я переливаю в эти строки, которое хочу посвятить моей Италии, дающей уроки поцелуев на лестничной площадке, шепчущей истории своего детства на пыльной южной улице городка у Средиземного моря. Италия неапольской суеты простыней и полотенец, кусаемых ветром с близкого залива, холодной венецианской дымки над лагуной, флорентийской грации и величия веков, “эй! чайка, иди сюда!” - закричит мальчик, как на Луне, надолго отставляющий на одиноком песчаном пляже февральской Адриатики свои озорные следы.
Италия дарит мне утро после тебя. Спокойствие теплого облака. Чашка кофе,.. глоток, еще минуту назад там жили твои поцелуи, еще минуту назад мы, наверное, не смогли бы назвать наши имена, не смогли бы распутать клубок пальцев, мыслей, одеял и заведомо не сбудущихся завтра. Обреченность последней встречи, забытый итальянско-русский словарь под кроватью, и твой подарок у меня на столе - будильник, как улыбка судьбы (или времени?) о том, что когда-то были и эта красивая сказка, и это утро после Италии.
http://www.litkonkurs.ru/index.php?...6910&pid=16
в нас есть общее_итальянское настроение