/in aqua scribere/
Мы дети осени, и нам дозволено кричать вороньими голосами, зовя дождь, и поверять ей свои нехитрые тайны, не отрывая пальцев от подола ее плаща. Плечи ее - острые и белые, вечно скрытые под ворохом платьев и плащей, сшитых ветрами из мертвых листьев, лесных шорохов и дождей. А глаза ее то как ягоды клюквы средь мхов и бочагов, то как полуденное небо, пропитанное солнцем, но до чего же далеки они, боже, кто бы видел...
Осень стряхивает медную пыль с волос и неторопливо вынимает из рукава можжевеловые четки.
- Милая, осталась бы...
Осень гортанно смеется и ее сухие бесцветные губы покрываются кровоточащими трещинами.
- Умирать не больно, - говорит она, с нежностью вплетая в свои волосы птичьи перья, тонкие обломки ветвей и пряжу туманов. - Мы еще увидимся...
Осень стряхивает медную пыль с волос и неторопливо вынимает из рукава можжевеловые четки.
- Милая, осталась бы...
Осень гортанно смеется и ее сухие бесцветные губы покрываются кровоточащими трещинами.
- Умирать не больно, - говорит она, с нежностью вплетая в свои волосы птичьи перья, тонкие обломки ветвей и пряжу туманов. - Мы еще увидимся...