/in aqua scribere/
(в понедельник был первый дождь. по пути - сплошь неудобно, холодно, тихо, вода, судорожные выклики ворон. очки. темныочки, городутонет, здравствуйте).
Они лежат на темно-синей скатерти: розоватые ладони, слабые, вялые, мягкие на вид суставы, крошечные круглые ногти и очевидная неподъемность. Пальцы давно не держали инструмента, мозоли разнежнели, сошли и разгладились. Кожа груба и натянута. Чистые, одинокие, бессильные руки.
Я, как всегда, у окна, сижу, подперев щеку рукой. По узкой улице текут зонтики. Стекло в окне у нас сегодня черно-белое.
- Чаю хочешь?
- Нет.
- С мятой.
- Не хочу.
Дедушка встает, его зеленые тапочки шаркают по светлому полу к двери. Комната тонет в полуденных дождливых сумерках, неплохо бы зажечь лампу, стрелка вздрагивает и передвигается на одну минуту - скоро пробьет без четверти час. Чайник посвистывает на кухне, дедушка звякает крышкой чайной банки, а на синей скатерти, на самом столе остаются вмятины от его тяжелых рук. Я подхожу и кладу в них свои - они тонут, уютно вязнут в быстро уходящем тепле.
Он возвращается с дымящейся кружкой, когда я уныло и механически играю гаммы. Высокий желтоватый лоб с залысинами - линии волос похожи на береговые, блестяще-желтая вода и седые травы. Он задыхается и тяжело кашляет, ругая меня за невыученную пьесу, стучит кулаком по столу и может злобно бить чашки и швырять в пол вилки, не говоря ни слова. Тогда старый свитер болтается на острых плечах и шея его пугающе удлиняется, становясь неправдоподобно тонкой. Он опирается о спинку стула и голова свешивается на грудь. Он сильно стесняется, когда я целую его лоб и, наполовину, мягкие, всегда прохладные волосы, зачесанные назад и лежащие на плечах. Думает, мне противно.
- Как считаешь, наводнение будет?
- Вряд ли. Начни сразу, без паузы. О педалях не забывай.
(в субботу утром заблудилась на красной площади. как-то не очень смешно.
если долго считать
ступени в обратном порядке,
то можно спуститься на дно,
пройдя землю насквозь )
Они лежат на темно-синей скатерти: розоватые ладони, слабые, вялые, мягкие на вид суставы, крошечные круглые ногти и очевидная неподъемность. Пальцы давно не держали инструмента, мозоли разнежнели, сошли и разгладились. Кожа груба и натянута. Чистые, одинокие, бессильные руки.
Я, как всегда, у окна, сижу, подперев щеку рукой. По узкой улице текут зонтики. Стекло в окне у нас сегодня черно-белое.
- Чаю хочешь?
- Нет.
- С мятой.
- Не хочу.
Дедушка встает, его зеленые тапочки шаркают по светлому полу к двери. Комната тонет в полуденных дождливых сумерках, неплохо бы зажечь лампу, стрелка вздрагивает и передвигается на одну минуту - скоро пробьет без четверти час. Чайник посвистывает на кухне, дедушка звякает крышкой чайной банки, а на синей скатерти, на самом столе остаются вмятины от его тяжелых рук. Я подхожу и кладу в них свои - они тонут, уютно вязнут в быстро уходящем тепле.
Он возвращается с дымящейся кружкой, когда я уныло и механически играю гаммы. Высокий желтоватый лоб с залысинами - линии волос похожи на береговые, блестяще-желтая вода и седые травы. Он задыхается и тяжело кашляет, ругая меня за невыученную пьесу, стучит кулаком по столу и может злобно бить чашки и швырять в пол вилки, не говоря ни слова. Тогда старый свитер болтается на острых плечах и шея его пугающе удлиняется, становясь неправдоподобно тонкой. Он опирается о спинку стула и голова свешивается на грудь. Он сильно стесняется, когда я целую его лоб и, наполовину, мягкие, всегда прохладные волосы, зачесанные назад и лежащие на плечах. Думает, мне противно.
- Как считаешь, наводнение будет?
- Вряд ли. Начни сразу, без паузы. О педалях не забывай.
(в субботу утром заблудилась на красной площади. как-то не очень смешно.
если долго считать
ступени в обратном порядке,
то можно спуститься на дно,
пройдя землю насквозь )