/in aqua scribere/
ах, перебирая лапками,
семенит по проволочке
больная
бесшерстная
с бабочкой на носу
как очевидно воровство.
вчера после занятий, поехали на физкультуру.
в общежитии крошечный зал для настольного тенниса у нас в подвальном этаже, там рядом то место, откуда по всему общежитию расползается тепло, а потому жарко там ужасно. потолки низкие, свет тусклый, стены не красили лет десять и на них физкультурные плакаты начала девяностых. и еще с потолка сетки свисают, и зеркало в рыжих царапинах, кривое; и мячики по столам прыгают.
пришли мы туда с Маре, посидели минуты две, а все прыгали мячики, сновали туда-сюда играющие, мы что-то говорили, говорили, а потом свет пропал.
и мы остались - одними голосами друг друга чувствуя - в полной темноте.
под землей, с запертой дверью, и было так душно, и все тут же засуетились, завозмущались, а я сидела и думала, что
сейчас по всем законам жанра должно что-то случиться.
например, наводнение: прорвет трубы и мы вот так вот все там и захлебнемся, злые и друг к другу враждебные, совсем взбесившиеся, или пусть даже ничего не случится, а просто закроют дверь. на ключ, насовсем.
и мы останемся.
и пусть даже потом включат свет, а мы все равно останемся
закрытые
здесь.
все повключали телефоны, мы с Маре нащупали друг друга и стали продвигаться к выходу.
на третьем шаге дали свет.
я наступила на теннисный мячик.
больше никогда туда не пойду.
***
сегодня.
Не хочется.
Наружу.
Там смог, там снега нет.
хочу снега и двигаться в машине по петлистой горной дороге, до слез, до воя, боже мой,
хочу к себе, в затон, чтоб две сестры и всякие дурацкие разговоры, и чтоб сугробы в саду - в два раза выше нас, и чтоб тропинку протаптывать заново каждое утро, и чтоб потом варенье малиновое после целого дня на озере, там скатываешься по крутому склону и тебя выкидывает на самую эту озерную середину, и скользишь, скользишь, обмирая от черного ужаса - что вот-вот, и лед провалится, а на другому берегу этого круглого котла, - черное дерево вмерзло в лед, и
даже если лед выдержит,
он все равно домчит тебя до этого чудовища,
этого урода с длинными руками,
выгоревшим на стволе
омерзительным лицом
И вот на ходу переворачиваешься, ползешь маленьким жучком по серебристой глади озера, барахтаешься, не в силах остановить движения и спиной чувствуешь приближение этого кошмара,
и начинаешь кричать.
И все белое вокруг.
Только подо льдом чернота и сзади.
Все белое. Деревья в крошечных колючих хрусталиках.
Все белое.
Только ужас черного цвета и щеки алые.
Господи, умираю, как хочу туда сейчас.
***
нет-нет-нет.
семенит по проволочке
больная
бесшерстная
с бабочкой на носу
как очевидно воровство.
вчера после занятий, поехали на физкультуру.
в общежитии крошечный зал для настольного тенниса у нас в подвальном этаже, там рядом то место, откуда по всему общежитию расползается тепло, а потому жарко там ужасно. потолки низкие, свет тусклый, стены не красили лет десять и на них физкультурные плакаты начала девяностых. и еще с потолка сетки свисают, и зеркало в рыжих царапинах, кривое; и мячики по столам прыгают.
пришли мы туда с Маре, посидели минуты две, а все прыгали мячики, сновали туда-сюда играющие, мы что-то говорили, говорили, а потом свет пропал.
и мы остались - одними голосами друг друга чувствуя - в полной темноте.
под землей, с запертой дверью, и было так душно, и все тут же засуетились, завозмущались, а я сидела и думала, что
сейчас по всем законам жанра должно что-то случиться.
например, наводнение: прорвет трубы и мы вот так вот все там и захлебнемся, злые и друг к другу враждебные, совсем взбесившиеся, или пусть даже ничего не случится, а просто закроют дверь. на ключ, насовсем.
и мы останемся.
и пусть даже потом включат свет, а мы все равно останемся
закрытые
здесь.
все повключали телефоны, мы с Маре нащупали друг друга и стали продвигаться к выходу.
на третьем шаге дали свет.
я наступила на теннисный мячик.
больше никогда туда не пойду.
***
сегодня.
Не хочется.
Наружу.
Там смог, там снега нет.
хочу снега и двигаться в машине по петлистой горной дороге, до слез, до воя, боже мой,
хочу к себе, в затон, чтоб две сестры и всякие дурацкие разговоры, и чтоб сугробы в саду - в два раза выше нас, и чтоб тропинку протаптывать заново каждое утро, и чтоб потом варенье малиновое после целого дня на озере, там скатываешься по крутому склону и тебя выкидывает на самую эту озерную середину, и скользишь, скользишь, обмирая от черного ужаса - что вот-вот, и лед провалится, а на другому берегу этого круглого котла, - черное дерево вмерзло в лед, и
даже если лед выдержит,
он все равно домчит тебя до этого чудовища,
этого урода с длинными руками,
выгоревшим на стволе
омерзительным лицом
И вот на ходу переворачиваешься, ползешь маленьким жучком по серебристой глади озера, барахтаешься, не в силах остановить движения и спиной чувствуешь приближение этого кошмара,
и начинаешь кричать.
И все белое вокруг.
Только подо льдом чернота и сзади.
Все белое. Деревья в крошечных колючих хрусталиках.
Все белое.
Только ужас черного цвета и щеки алые.
Господи, умираю, как хочу туда сейчас.
***
нет-нет-нет.
семенит по проволочке
больная
бесшерстная
с бабочкой на носу
о людях - уже потом.
И теннис настольный обожаю...
("Повелитель мух" на самом деле)
И трогать эту кучу народа, натыкаться на них и на стены.
В общем, приходите в подвал и там посмотрим, что сделается )
(потому что все-таки не пойду туда)
там плохо