23:08

/in aqua scribere/
В этом есть что-то глупо-замечательное, в темноте полупустых кинозалов и сентиментально-рождественских комедиях с экрана, и в теплых ладонях, и в улыбчивых губах. Что-то непохожее на восковые свечи, расставленные на полу, на венок засушенных листьев и деревянный перестук четок в неуверенных пальцах.

В конверте были красные шнурки и летучая мышь. Мыши этой восемь месяцев, она из самой первой серии

когда-то у нас была фабрика по производству этих смешных летучемышиных приятностей, и

когда-то мы, разложив по полу плакаты, ползали по ним, приклеивая последние "пергаментные" фрагменты, выжившие в каком-то древнем пожаре, и

когда-то мы, не сговариваясь, уходили из школы, шли в парк на конюшню, в какое-нибудь кино, которое нам совершенно не хотелось смотреть,

и даже если мы молчали, мы молчали вместе.

По стадиону - трое, и настроение непременно восторженное, хотя все странно и не для нас,

они дерутся, слово за слово, и они и впрямь начинают ссориться, Маша и Камилла, мне смешно и страшно, эй,

- эй, - говорю, - я же вас обеих люблю...

- она обзывается! - говорит Маша.

- она сама начала! - одновременно бурчит Камилла.

- сейчас дойдем до остановки и я куплю вам обеим мороженое, если будете себя хорошо вести, - обещаю, чувствуя себя непонятно кем, и иду посередине.

Можно взять обеих за руки, иначе и вправду подеруться. Они выше меня, и это длится весь год, долгая дорога без начала, идти бы так, круг за кругом по этому стадиону, не глядя под ноги, не глядя вокруг, только в глаза их и вверх, но я обещала купить всем мороженое, для этого обязательно придется выйти.

я вряд ли стану перечитывать эти письма, все равно на самом-то деле я близко, я постараюсь быть всегда,

но они там двоем,

(над Москвой висят тучи и вороны; снег, где снег, неправильно...)

как же они там вдвоем, кто же будет кормить их мороженым и мурлыкать по вечерам, что

нет ничего важнее,

чем рыбалка на краю света и дорога в сумерках, которая может завести куда угодно.

ладно,

но вдвоем, все равно, кажется, легче,

как же здесь я?..

19:17

/in aqua scribere/
Хочу прийти вот так вот, в дождь, изникнуть из сумерек, соткаться рядом с тобой и хотя бы на несколько секунд прижаться губами к ускользающей коже. Кто кому сниться - я и не знаю.

И не знаю, сколько между нами километров сейчас, какие телефонные провода донесут до тебя мой голос и кто вместо меня сейчас рядом.



Невозможно остановиться, если начинаешь оплакивать собственную жизнь.

16:15

/in aqua scribere/
не знаю, не чувствую, не понимаю

сегодняшнего дня.


21:04

/in aqua scribere/
[видишь, никто из ушедших не вернулся обратно...]



желтые лампы и нежные синеватые сумерки в окне, от одной чашки холодного чая до другой - последние дни осени.

если станет совсем уж невыносимо - залезу под одеяло и засну

(надо, кажется, написать здесь "до самой весны";)

но я не хочу до самой весны. весну видеть - не хочу.

и просыпаться (зачем это?) тоже.

хотя

(смешно)

чего же невыносимого?

осень умирает - к этому все шло. с ее едва ощутимого предчувствия августовским утром и в ее смертельном дыхании (от него укрываются птицы) и ее смерть тоже.

смерть - почти пафосное слово. не то...

да, и все это не в первый раз - и снега еще нет,

(почему до сих пор нет снега)

и это так знакомо - возвращаться домой в темноте, пить холодный чай и спать, чтоб не было больно.

23:41

/in aqua scribere/
зима - уже близко, чувствуешь, как в воздухе пахнет снегом?

наша дорога - ведет туда, я уже привыкла, что все дороги идут лишь в одну сторону.

знаешь, девочка, которая играла Каченку в том странном фильме (кажется, две серии, Чехия, но я не помню), она уже давно выросла - у нее был озорной острый нос и совершенно взрослые длинные волосы, помнишь, как она смеялась летом? лето было вечным, призраков было трое и они достались этой девочке вместе с аттракционом, и мои семь или восемь лет остались у них на хранении - их по-прежнему трое, вечно-юная красавица Эльвира, по-собачьи лохматая Берта и некий господин, забыла его имя, зову Шурфом, добавляя "сэр", - зачем, зачем я закрываю глаза и вспоминаю детей, которые давно уже не дети, которые давно уже мертвые дети, которых уже не вернуть никогда.

мы не обещали друг другу никогда не расставаться.

потому, что еще не встретились.

а если не встретимся, стоит ли чего-нибудь этот мир?

18:32

/in aqua scribere/
После того, как выяснилось, что А.Е. Рекемчук крайне негативно относится к Поттеру, а также не уважает жанр фэнтези, некоторые товарищи начали составлять манифест.

Вообще-то совершенно непонятно, что из этого выйдет и какие, собственно, цели мы преследуем, но - так как меня сегодня назначили завпыточной - я присоединилась тоже. Да за такую должность - ... приводите мне всех несчастных...



жизнь на скорости "два шага назад в минуту" - рассматриваю ее, оглядываясь через плечо.

ужасно уютно иногда начинать словами: когда-то давно...

так вот, когда-то давно я сидела в кабинете истории, и на полу около стола сушился растопырившийся зонтик, и я забыла расчесаться с утра, потому что у меня не было никакого утра, потому что я не спала вообще, но видела где-то у себя в голове процесс постепенного развала ссср.

да, и вот, рассказав нужное самой первой, я закрыла за собой дверь, нашла пустой подоконник и под спа-си-тель-ный голос Дэвида Тибета вспоминала, как улыбка, похожая на слепой дождик в полдень, появляется на лице этой рыжеволосой женщины. при виде - меня. какой бы далекой, взрослой и суровой она ни казалась, я набиралась смелости за чем-то обратиться и - стен не оказывалось, предусмотренные разницей в социальном положении и возрасте вежливости были соблюдены, но мы разговаривали и смеялись совсем не так и совсем не о том, о чем обычно говорят ученики с учителями.

сегодня я выцарапала из почтового ящика письмо - от нее, и не прочитала до сих пор, и мне тепло - имбирь, корица и молотый миндаль, посыпанные на горячий шоколад, огромный расшитый палантин, доставшийся от бабушки, мурлыканье на кухне летним утром,

я одно-единственное - мррр, мурр,

у нее огромный кот, склонный к самолюбованию,

и глаза, боже мой, я вижу их, как наяву,



Вижу вас как наяву, ведь я же теперь совсем другая, приятно познакомиться,

я циничнее и нежнее сразу,

я вывернутая изнанкой наружу,



я пойду и порву этот конверт.

20:12

/in aqua scribere/
А в общем-то и впрямь было немножко странно сидеть за круглым столом и слушать:

- Эта девочка ничего не знает, кроме своих книг, но мы покажем ей жизнь, мы научим ее жить...

девочка, о которой шла речь, сидела рядом с ним и чуть улыбалась парте, она нервничала и мне хотелось взять ее за руку.

интересно, можно ли после таких слов уважать человека?

книжница...

- В этом семинаре нет и не будет людей, воспитанных на Гарри Поттере! И в литературе современной их - не будет!!!

да-да. впору сползать под стол.



слова все рассыпались. по-осеннему тусклый дождливый бисер - слишком много "не знаю", слишком много "не могу".

19:41

/in aqua scribere/
только и было хорошего - одиноко курить в книжку на мокрой скамейке, поджав ноги.



соломенное солнце скатилось с неба, упало птичьим гнездом. его могут перепутать с мячом, станут играть им в футбол - все через сетку, схватиться руками, по лестнице, полосатые чулки, забиться в угол, долго и запоздало стесняться до пяти часов, опоздать, не успеть, промедлить и остаться на той же скамейке, уже без книг, сигарет и дождя, настолько одной, что даже троллейбусы перестали ходить по Тверскому бульвару.

/in aqua scribere/
Как прекрасны старые корабли,

Будто жарким днем в холодке квартир

Кружевницы гентские их плели,

А точили резчики и ювелир,

Словно их готовили под стекло,

а послали все-таки - в ураган...




16:12

/in aqua scribere/
снились змеи.

черные, осторожно проскальзывающие между пальцев, тонкие и

я замирала при их прикосновениях,

они обивались вокруг запястий и были холодны, как-будто-из-под-земли,

у меня внутри все проваливалось.




@музыка: something dark and silent.

@настроение: i'm leaving, i'm leaving, i'm not here anymore.

01:35

/in aqua scribere/
я уже почти не хочу спать.

завтра что-то случиться, я должна была что-то там приготовить, рассказать, переводы,

не хочу.

ничего.

кроме книг.

кроме дорог.

кроме пустого домика в горах

заснеженных вершин

соленого ветра



странно: честная, горькая, завораживающе написанная повесть повергла в состояние такой страшной депрессии, что находится в ней нет сил, это какое-то дзенское восприятие мира, когда уже - все, и разочарование, ускользающее время, исчезающее из виду, перестающее быть настоящим, невозможность дотянуться до еще такого близкого вчера, - ничего нет, только все необъяснимо спокойно, и я такая же, как голубые сосновые иглы, как запах благовоний, как перелистывающиеся сами собой страницы.



я уже почти не хочу спать.

у меня, наверное, глубоко морщинистая кожа, и в складках этих песок, невесомая пыль голубоватых раскрошенных игл.

15:21

/in aqua scribere/
осенью птицы умирают, если они не могут улететь.

им вслед - только быстрые взгляды. не похоже на зависть, но в клювах они держат осколки, и кровь, упав на землю, становится росой.

иногда они не выдерживают и перестают лететь.

мне жаль, что я не могу бежать вслед за ними и ловить их в руки, когда они упадут.

осень дышит почти неслышно, не различишь, когда она приходит, но и не угадаешь, если она уйдет.

13:32

(neverland)

/in aqua scribere/


это смешно до идиотизма.

но я осталась веселой, непонимающей и бессердечной.

и не потому, что хотела.




22:06

/in aqua scribere/
на пустынных, заросших дорогах не бывает слышно шагов.



открытые двери только отпугивают,

мне хочется встряхнуться и я все еще - верю?



а как же - "мы"?

что это, черт, что это такое...

я не умею быть "мы".

ничего не умею...

ни нежности, ни горечи, ни тепла и ни холода,

ночь безрассветна, ночь еще даже не началась.



ничего не слышно.

все дальше...

19:58

/in aqua scribere/
Сижу на яблоне, подогнув под себя ногу, верчу в пальцах кленовый лист, сорвавшийся с дерева и пойманный мной над землей.

Вокруг - одни только яблони, росистая трава, в которой скачут лягушки, а там, где последний ряд замирает, осень, все рыжее, и солнце щедрое - все его лучи тоже там, а здесь, где я, ни отблеска. Влажная зеленая тишина.

Шляпа нависает над глазами, очень тепло, знаю, что впереди обрыв - голые березы под стылым ветром не шелохнуться, уже мертвые, давно мертвые - без-воз-врат-но.

все.

осень.



в Коломенское я собиралась три недели.

весь октябрь, и эта долгая дорога - за один миг.

пронзительное место. особенно верхний яблоневый сад.

там люди иногда заходят за дерево и исчезают, и голоса их падают каплями росы в траву. длинную спутанную летнюю траву.

мое дыхание осталось где-то там.

и сердце стеклянное висит на одной из веток.

/in aqua scribere/
это было просто совсем неприлично, когда я чуть не заснула на странном фильме, который мы смотрели сегодня вечером в Лите. По мотивам повести Маркеса "Полковнику никто не пишет". Прочтенной мной сегодня утром.

Сняла эту картину Марина Цурцумия, а смотрели мы ее потому, что эта женщина, кажется, придет к нам в гости, на семинар.

занятный фильм. очень радуют глаз краски, такие серовато-коричневые, выцветшие, уютные и - увы, - безысходные по своей природе. мне кажется, даже если снять что-нибудь неоспоримо веселое в такой гамме, то не оставит впечатление приближающегося конца. и странное звуковое оформление: слышны лишь те звуки, которые упоминаются в книге. Колокольный звон, пение петуха, плач женщин, точно воспроизводимые реплики, а все остальное - тишина. Полковник идет по городу - и только его шаги, воспроизведенные в студии, слышатся и ни звука больше. ни единого.

и все равно - чуть не заснула. книга читается враз, фильм виснет, и не в этом режиссерское чутье, наверное, чтоб иллюстрировать каждую строчку, медленно, плавно, детально (хоть и все равно ошибки).

но есть такие моменты, когда, кажется, ничего особенного не происходит, и вдруг - начинаешь верить, понимать обреченность этих стариков. не из слов даже, нет: видишь спину полковника и руки, согнутые в локтях, и сердце проваливается, мурашки по спине.

я вышла первой, дверь комнаты в международном отделе, где обитает Мастер, была закрыта, перед ней сходились решетки, на них - висячий замок. ничего особенного, прошла мимо, но все равно очень захотелось обнять себя руками, потому что эти двери будто что-то отрезают.

А за тяжелой железной дверью - сумерки, и Лит в сумерках волшебный, я все равно его люблю, но в сумерках это уже не совсем Лит, это что-то настолько особенное, что я согласна захлебнуться сиреневым вечерним воздухом, ослепнуть от фонарного света, только бы не кончалось это странное время...

ах да, еще у нас сегодня были Горшковские чтения. Я спряталась сначала в уголке, потом была вытолкнута оттуда Есиным, которому этот угол тоже приглянулся, и слушала сообщение Мастера даже не скажу о чем. Я подозревала, что мало что пойму, но все равно поддалась любопытству, пошла.

Да, так вот, я знала два слова из всей его терминологии: диглоссия и койнэ; остальное таинственно повисло в воздухе и осталось неразгаданным. То, что произносилось на языке общепринятом, было интересно, но повторить не возьмусь. Обязательно что-то напутаю. Без сомнения.

watashi wa baka / и так далее.

остается оправдываться: я же все-таки учусь.

00:24

/in aqua scribere/
сегодняшний второй семинар, на который собрались третьекурсники-заочники, был похож на перестрелку, где не дается время на раздумья, где можно подвернуться случайно и не спастись.



я хочу в зиму.

(я непоправимо запуталась).

странно: несмотря на все разговоры о ужасностях одиночества, я дорожу им несказанно.

"вход воспрещен"

19:15

/in aqua scribere/
Джинсы от дождя тяжелеют, пахнет мокрой шерстью и вороны сидят на невысоких костлявых деревцах.

Иду по дороге, в руках букет кленовых листьев, перевязанный черной ленточкой, и на ресницах тоже дождик, и зонтик - громоздкий - не существует вообще.

Иду, не куда-то, а так... пока дождь, ноги, спотыкаясь, шагают.

Мой свитер такой огромный, что в нем с легкостью поместились бы два человека. Только двигаться тогда им было бы нельзя, только стоять, обнявшись. Наверное, мурлыкать друг другу песни, подслушанные вчера в очередной подворотне. Наверное, греть руки и не знамечать прохожих. Наверное, быть готовыми в любую минуту кинуться прочь, и потому стоять, тая дыхание в ладонях.

Иду, небо падает на голову, ветки царапают глаза. Сырой воздух забивается в нос, скрипит на зубах и я перестаю дышать.

Не больно даже.

Иду, а прохожие знать не знают, что я упаду на землю, так и не сделав следующий шаг, жутко оскалится рот и - что им потом делать со мной?

Кленовые листья надо было собирать раньше, мои сгнили и лента, заразившись этой гнилью, покрылась отвратительным налетом и извивается в моих пальцах черной узорчатой змеей.

Я даже глаз не закрою.

@музыка: Kana - Tirorin

19:01 

Доступ к записи ограничен

/in aqua scribere/
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

21:30

/in aqua scribere/
задание: написать свою автобиографию. чтоб мастер смог получше узнать своих студентов.



и как написать, что я мечтала о папе-летчике, и о маме-циркачке, что у меня за шкафом жил негр, а под кроватью было змеиное гнездо, и моя скрипка резала всем пальцы своими струнами, и мои книги чинно и стройно вылетали в окно по ночам, а на кухне всегда стоял граненый стакан с водой, куда стекал лунный свет, и ветви черемухи всегда были готовы опустить на землю с нашего высоко-надземного этажа...

?