Прекрасная дама

(это я)

стоит на одной ноге, моет морковь для лошадей и задумчиво напевает что-то о хромоногих и черноволосых людях в шляпах с молчаливыми бубенчиками.

Она шла домой и мимо нее проносились тигры, огромные белые мягкие тигры,

ей хотелось - малины,

морозов

и долгих полетов.

А были - сугробы, и много стеклянных прозрачнейших бусин, она мечтала - будет ожерелье, которое растает от тепла тела, которое сверкнет каплями и высохнет, раскрасив нежную кожу алыми звездами,

а было - змея на запястье, запах листвы в волосах, и от полнолунного света голова не кружилась, только ноги, дрожа, чеканным шагом выстукивали по льду, ведь везде льды,

и тигры на льдинах, с голубыми глазами, со злыми хвостами, и обмерзшими усами,

сидящие, мимоплывущие тигры на льдинах,

печально, уж очень печально: они боятся воды и никогда не прыгают друг к другу в гости, а если оказываются слишком близко, то лижут друг друга в нос.

---

Знаете, у меня всклокоченные волосы, изорванные черные и серые одежды, я скачу на лошади навстречу вам и руки мои пусты, только пальцы странно крючатся, указывая на вашу грудь, и конь мой хочет затоптать вас, но идите мне навстречу смело, люди встречаются со мной только лишь раз…

(это ничего, я вылечусь)

И в кружке – дымящийся чай с лимоном.

Это очень по-зимнему, и за окном – суровое безветрие.

Ужасно хочется пожаловаться: нужны теплые вещи, а денег нет, хочется есть, и нечего, хочется читать, но скоро экзамены, суббота слишком близко и я с трудом пережидаю медленные и пустые дни этой недели.

И еще долго-долго ныть, взяв кого-нибудь за руку, а потом ему надоест, он швырнет меня в снег, лицом вниз и уйдет, снег поскрипывает под его ногами.

Нет, знаете, феи очень любят сладкую вату, а еще – зеленые зонты, заваленные шуршащими листьями дорожки в тихих парках и сидеть на крышах по ночам или танцевать на карнизах. Они немножко сумасшедшие, они горьковато-блюзовые, такие непроизносимые, что мы скорее отворачиваемся от них, чем улыбаемся и узнаем, если встретим.

---

Случайно найденное и... чудное. Очень.

по ощущениям похоже на "Дверь в стене" Уэллса.



Эдвард Морган Форстер

Небесный Омнибус

---

Нужен:

День Свободы от Забот.

я бы пошла в кино, купила шоколадку и забыла бы ее в троллейбусе.

...и феи едят сладкую вату, сидя на спинках скамеек в тихих парках, а к запястью привязано по белому воздушному шарику.

---

На самом деле метро - это танец, в едином ритме с сотнями незнакомцев,

единодыханный,

омерзительный, из-за толп, их тел, вкрадчивых и настойчивых прикосновений,

и - притягательный, как и всякое подсмотренное, почуянное необъяснимым, неуловимый запах бессилия, непристойность и четкий ритм тысяч шагающих ног.

---

... - А если я тебя поцелую, ты станешь прекрасной девушкой?

- Скорее прекрасным юношей... Или даже просто юношей. В общем, на многое не рассчитывай.

- Ах, - сказал принц и подумал.

Потом решительно сказал:

- Ладно, наклоняйся.

Дракон послушно наклонил голову и принц поцеловал его. Он ожидал, что загремит гром под ногами, земля разверзнется или же же дракон заревет, трижды облетит вокруг острова и сбросит эту толстую шкуру, обернувшись юношей.

Но ничего не случилось.

...

---

... на самом деле купить и содержать лошадь - это так ужасно дорого,

что не стоит даже мечтать.

---

(читаю - себя?)

- ... И тут кстати будет еще сказать о моих родителях. Они были убеждены, что я их дитя, их частичка, и посему должен быть таким же, как они. Но я, хоть и любил их, был другим, особым и непонятным для них человеком. То, что было во мне главным, что как раз и было моею душою, они считали второстепенным и приписывали молодости или прихоти.



Герман Гессе

"Кнульп"

---

- Где же твое королевство? – спрашивают его.

Он достает из складок плаща стеклянный шар, переворачивает его, трясет и над королевством кружится снег.

- Я всегда ношу его с собой, - ухмыляется принц, - чтоб не украл дракон. Так надежнее, согласитесь?..

---

У меня топографический кретинизм.

Отправилась после латыни на защиту диссертации по творчеству Уильяма Голдинга. За два часа до этого мне подробно объяснили, как проехать, куда идти, чего искать и посоветовали не перетрудиться. Учитывая сколько я занимаюсь учебой, это звучит как насмешка.

Бегом - опаздываю, вижу знакомую спину, которая по моему предположению идет туда же, в чужой институт, доверяюсь ей и пытаюсь догнать,

джинсы метут асфальт, скоро совсем порвутся, по сторонам смотреть некогда, слева льется солнце, почти бегу,

бах - спина садится в троллейбус и уезжает.

Я остаюсь около светофора, из машин на меня, шумно дышашую, растерявшуюся и обиженную, глазеют любопытные люди.

Где я?

Гм...

Кажется, надо было найти морг, потом свернуть куда-то влево, на третий этаж, 313 аудитория.

Цель: найти морг.

Меж тем защита уже началась, я катастрофически опаздываю, у меня замерзли руки и закостенела спина под весом книжек, и я отправляюсь искать морг.

Снова солнце, громадное непереносимое солнце, я останавливаюсь посреди зебры, с наслаждением теряю зрение и, спотыкаясь, добредаю до какого-то дерева. Щелк, вжжж - говорит фотоаппарат. Внезапно темные купола церкви обрушиваются сверху и тяжелое глубоко-синее небо давит тишиной.

Найти морг. Потом налево. В дверь, на третий этаж, аудитория 313.

И снова - ничего, и с каждым шагом все меньше хочется забираться в пыльное здание, слушать о мертвом писателе, зная, что нельзя уйти, потому что здесь солнце.

В общем - заблудилась, замерзла и заболела.

Поэтому запись обрывается...

оказывается, промерзшие пальцы могут болеть.

---

(-)

Понимаешь, это - моя война,

это только моя война.

Я ее развязал на границах чужого сна.

Понимаешь, я очень хочу проиграть,

до смешного хочу проиграть,

сдаться в плен и спокойно спать.

Понимаешь, но все на моей стороне

в этом чужом, беспокойном сне,

и победа сама в руки просится мне.

Понимаешь, это моя война,

это только моя война.

Пядь за пядью

отвоевана

тишина.



(c)Макс Фрай

---

(правда)

ничем ни от кого не отличаюсь.

наверное, по земле бродят еще сотни меня.

---

(разумеется, реклама)

Лит на баррикадах

---

не грустно.

шарф ощупывает шею, щеки теплеют - холодный асфальт, ветер срывает последние листья с деревьев.

никто не может понять друг друга.

и становиться спасенной немного страшно,

какая разница, если это все равно неправда?



ну вот, сентябрь и октябрь я проучилась.

Ноябрь выключает солнце, чтоб фонари могли грустно светить круглыми сутками,

на углах вырастают дома и светящиеся в них окна кажутся нарисованными. не волшебными, не скрывающими какую-то тайну, а просто несущствующими.

что делать, если...

ладно.

не грустно, нет.

скоро зима.

---

Кажется, во мне остается все меньше и меньше меня.

это так... необъяснимо.

---

[почти плакать]

your name is under my skin



(видишь, никто из ушедших не вернулся обратно...)



и не переживать...

i'm falling.

я жду декабря, я пытаюсь проснуться и считаю, можно ли дожить до конца на одну жалкую скомканную бумажным мусором мечту...

---

Только что воспомнилось:

во сне мы постоянно бегали обедать блинами на какую-то маленькую площадь,

дарили друг другу фраевские книжки, но они почему-то были черные, маленькие и черные, а внутри были стихи, все те стихи, что когда-то писал сэр Макс на своих салфетках, оставлял, забывал, выкидывал - все были там,

и мы зачитывались ими во время обеда, стоя у высоких столиков прямо на улице, и покупали их друг другу бесконечно, по очереди, сегодня я, завтра - (он, она, оно - как знать?),

и, кажется, на окраине того города была огромная башня со стеклянной верхушкой, такая высокая, что даже самоубийцы не лазили туда - они никогда не долетали до земли, но было много туристов на винтовых лестницах,

а мы делали стойки на руках на этой смотровой площадке, и она сужалась, становилась шпилем острее самой острой швейной иглы,

но это, кажется, уже из другого сна,

просто город один и тот же.

---

Я вся на пружинках, дергающаяся, что-то сверху смотрит, от движения еще больнее, окна распахнуты - надышаться бы, ускользнуть бы пепельной тучей и пристать к кому-нибудь, и самой смотреть сверху, как гаснет земля, как

все тише,

и тише,

тише,

и дальше - что делать? - я ведь все равно пойму, что никакая я не туча, а беспомощная, закоченевшая - рухну вниз,

ботинки, платье в цветочек и вздыбленные долгим падением волосы,

посреди леса - в болото, сквозь ряску и рыб, вода встанет вокруг колодцем, и в этом колодце -

навеки, как муха в янтаре, только непривычнее,

- летнее платье посреди осени.

---

...приходится каждому, кто хоть немножечко по-настоящему жив.





Живи я в средние века, не дожила бы до своих семнадцати.

Но.

Можно перетерпеть все, если знаешь, что это - в последний раз.

---

А потом от женщины в метро знакомо пахло духами,

в плеере истерила Кана,

и он вытащил наружу все финские воспоминания, нанизанные на нитку,

а чуть раньше я позорно сбежала с семинара, позволив себе чуть-чуть слабости и усталости, потому что и семинар был... такой:

- Какой самый эротический момент?

- Когда она в халате...

- А у меня запах юношеского пота на кухне...

позже:

- Ладно, не озвучивайте такие слова, у нас тут несовершеннолетние в семинаре... еще скажут, что мы...

- Вот, сейчас мы тебя растлим, Миша...

[прозвище его "тяжелая артиллерия", и он оправдывает его, у него двое детей, а несовершеннолетняя я в единственном числе].

а еще чуть раньше я букой ходила по двору и фотографировала сбитые таблички, интересного человека и еще одного интересного [не]человека, и было замечательно холодно, и

и...

и - что?

собранное по крупинкам внимание к своей персоне - это становится важно, когда начинаешь себя жалеть,

и это смешно, это слишком смешно, чтобы смеяться.

не умею смеяться над собой.